— Ну что ж! — сказал Корнилов, закрывая тетрадь. — Одного подозреваемого мы можем реабилитировать посмертно.
— Да, Игорь Васильевич. У меня гора с плеч свалилась. Знаете, сколько в Ленинграде Поляковых Петров Михайловичей? Сорок три!
— Можешь оставить их в покое.
— А мы опять у разбитого корыта? Филин с работниками райотдела человек сто опросил. И отдыхающих из санатория, и служащих госдач. Их там понастроили — живого места не осталось. А ведь Остров трудящихся называется!
— Семен, не отвлекайся! Есть еще один вариант. — Корнилов вздохнул. — Не могу я больше медлить… — Эту последнюю фразу, непонятную для собеседника, он сказал, скорее, для себя, положив конец терзавшим его сомнениям. Ему и сейчас не верилось, что сын Алексея Дмитриевича Бабушкина имеет какое-то отношение к убийству старика. Но труп нашли на Каменном острове, совсем рядом с домом, где живут Бабушкины. И старик говорил о том, что уже не раз делал круги возле их дома, но зайти не осмеливался. А вдруг в воскресенье решился?
— Возьми группу, поезжайте на Каменный остров. Большая аллея, дом тринадцать. На пересечении со Второй Березовой. Квартира один. Живут Бабушкины…
— Это же регистратура санатория?! Был я в этом доме. На средневековый замок похож. Неужели те самые Бабушкины?
— Да. Позвони в прокуратуру, попроси разрешение на обыск.
— Вы думаете, что младший Бабушкин…
— А ты можешь предсказать, как поведет себя человек, встретившись лицом к лицу с подонком, отправившим в распыл его отца?
— Для таких предсказаний нужна кофейная гуща.
Корнилов снял трубку, торопясь набрал номер.
— Бородин, долго ты будешь испытывать мое терпение?
— Весь отдел на вас работает! — отозвался эксперт.
— Это правильно, — смягчаясь, сказал Корнилов. — Если ты сообщишь мне, что хранилось в тайнике у Капитона, я тебе многое прощу.
— Портфель кожаный. А может быть, «дипломат».
— Или дамская сумочка, — с иронией сказал Корнилов.
— Тоже не исключено. Но даже если это и была дамская сумочка, то обязательно черного цвета и новая. Мы обнаружили микрочастицы черной краски. Краска эта в стране не производится, — значит, портфель или «дипломат» — иностранного производства…
— А как с анонимкой?
— Установить невозможно. Вы же видели почерк Романычева?! У него болезнь Паркинсона.
— Слышал? — спросил Корнилов майора.
— Слышал. Голос у нашего Коли звонкий. Портфельчик, значит, искать? Только если похититель не дурак, он этот портфельчик уже давно сжег или выбросил. Его ведь не тара интересовала, а содержимое.
— Вот и проверишь. Поезжай, чего еще ждешь?
— Бабушкин знает, что с его отцом приключилось?
— Мне это неизвестно. Да и решил-то я его проверить просто для очистки совести. Слишком просто было бы все.
10Бугаев вернулся веселый. «Значит, все-таки Бабушкин», — решил Корнилов, поймав себя на мысли, что это ему неприятно.
— Попадание в десятку, Игорь Васильевич, — сказал майор. — В прихожей, на самом видном месте (под вешалкой), стоял новенький баул. А в баульчике — девяносто три тысячи. Эксперты сейчас взяли его в работу, да и так все ясно. Из тайника покойного дедушки вещички. По размерам тютелька в тютельку! — Бугаев наконец сел в кресло. Пальцы правой руки привычно выбивали на подлокотнике барабанную дробь.
— А что Бабушкин?
— Спокойно, глазом не моргнув, рассказал нам сказочку: один знакомый старик — фамилии его он не знает — куда-то очень спешил и попросил баульчик подержать у себя дома. А что в бауле — старик сказать не изволил. За идиотов он нас, что ли, принимает?!
— Приметы этого старика Бабушкин описал?
— Как ни странно, приметы он дал верные. Точный портрет Романычева. Сам Бабушкин экскурсовод, возит туристов на автобусе…
— И старик несколько раз ездил с ним, — сказал Корнилов.
— С вами, товарищ полковник, не соскучишься, — майор удивленно посмотрел на шефа.
— Мне, Сеня, сам старик об этом рассказывал. Да прекрати ты дергаться! — не выдержал он. Барабанная дробь, которую выстукивал Бугаев, мешала ему сосредоточиться. — Скажи лучше: ключи, документы Романычева в квартире не нашли?
— Нет. Не так прост этот экскурсовод, каким хочет выглядеть.
— Кто с ним живет?
— Две старухи. Мать и тетка. Откуда баул взялся — не знают. «Наверное, Дима принес…» — бархатным голосом пропел майор и тут же добавил с ехидцей: — Никто ничего не знает, а сами несколько дней спотыкались об эти сто тысяч! — Он помолчал несколько секунд. — А вообще-то бедно живут.
— Про отца разговор не заходил?
— Нет.
— Старик отдал Бабушкину баул при свидетелях?
— Нет, конечно! Они приехали в Гатчину, осмотрели дворец, парк. Потом остановились на площади. Все экскурсанты пошли в магазин. Даже шофер. А Бабушкин остался в автобусе. Вот тут-то и начинается его сказочка: взволнованный старик сообщил, что ему придется задержаться в Гатчине, а баул мешает. Поставил рядом на сиденье и убежал.
— И никто из экскурсантов баул не видел?
— Бабушкин не помнит.
«Если разыскать экскурсантов, то можно восстановить всю картину, — подумал Корнилов. — Только как их разыскать?»
— Сеня, ты не выяснил, что это была за экскурсия? Из какой-то одной организации?..
— Нет. Покупали билеты в кассе у Исаакия.
— Остается еще шофер.
— Вы не верите, что Бабушкин преступник?
— Я не верю, что такие вопросы на пользу делу.
11Дмитрий Алексеевич Бабушкин оказался высоким худощавым блондином. Сутулый, бледный. Разглядывая его, Корнилов подумал, что Бабушкина можно было бы назвать типичным горожанином, но теперь по улицам Ленинграда расхаживают такие упитанные акселераты… Веко над левым глазом у него чуть-чуть подергивалось. А серые умные глаза смотрели без испуга. Скорее, с вызовом.
— Меня зовут Игорь Васильевич Корнилов, — сказал полковник. — Я начальник отдела Управления уголовного розыска.
Бабушкин то ли пожал плечами, то ли шевельнулся.
— Я просил бы вас еще раз рассказать, как попали к вам деньги.
Бабушкин повторил слово в слово все, что рассказал Бугаеву.
Когда он закончил, полковник спросил:
— Раньше вы встречали этого человека?
— Встречал. Два или три раза ездил со мной по городу.
— По одному и тому же маршруту?
— Нет, конечно. У меня много тематических маршрутов. — Он усмехнулся. — Практически все. И городские и пригородные.
— Он разговаривал с вами?
— В первой поездке только вопросы задавал. После второй — увязался за мной. Расспрашивал.
— О чем?
— Ну… о чем? Откуда я город так хорошо знаю? Его историю. Где учился? Это бывает. Только чаще женщины цепляются. Женщины бальзаковского возраста, — как-то игриво сказал Бабушкин. И добавил: — А иногда и молодые.
— А про себя старик ничего вам не говорил?
— Нет. Но если судить по вопросам — человек начитанный. Курбатова и Столпянского проштудировал.
«Говорить о том, кто этот старик, ему пока не стоит, — решил Корнилов. — Иначе все осложнится».
— В последний раз вы ничего не заметили необычного в его поведении?
Бабушкин задумался.
— Пожалуй, нет. Вот только…
Корнилов ждал.
— Так, так, так… — напрягся Дмитрий Алексеевич, вспоминая, и веко задергалось сильнее. — Ну конечно же! Как я сразу не обратил на это внимание? За всю поездку он мне ни одного вопроса не задал. Ни в Гатчинском дворце, ни во время поездки. И вдруг бежит ко мне со своим саквояжем. — Бабушкин покачал головой и сказал сердито: — Хорош саквояж!
— Он вышел из автобуса и потом вернулся?
— Они все ушли. Обозревать прилавки. Я остался караулить. Шофер за мороженым подался. И вдруг влетает мой эрудит.
— Влетает?! — усомнился Корнилов. — Старый человек?
— Я, конечно, не видел, как он бежал. Но только запыхался он изрядно. Еле переводил дух.
— Бежал, значит, с саквояжем в руках?
— Нет. Саквояж в автобусе оставался. На сиденье.
— Девяносто три тысячи на сиденье?! Дмитрий Алексеевич…
— А почему вы меня спрашиваете? Это его заботы, не мои.
— Старика убили недалеко от вашего дома.
Легкая тень пробежала по бледному лицу Бабушкина.
— Кому он понадобился!.. Хотя… Сто тысяч просто так по автобусам не таскают. Вы что же, на меня думаете? Не по адресу.
— А вы бы к кому обратились? Убивают человека рядом с вашим домом, деньги его находят в вашей квартире!
— Черт-те что! — Лицо у Бабушкина стало хмурым.
«Лицедействует или в самом деле не имеет никакого отношения к убийству?» Корнилов никак не мог освободиться от сочувствия к этому мужчине, жизнь которого не слишком-то удалась. И не в последнюю очередь из-за трагедии, произошедшей с отцом. Это сочувствие, как думал полковник, мешало ему.
